Неточные совпадения
Дмитрий Федорович
вел гостя в один самый отдаленный от
дома угол сада.
В писарском
доме теперь собирались
гости почти каждый день. То поп Макар с попадьей, то мельник Ермилыч. Было о чем поговорить. Поп Макар как раз был во время свадьбы
в Заполье и привез самые свежие
вести.
Все встали и отправились на террасу, за исключением Гедеоновского, который втихомолку удалился. Во все продолжение разговора Лаврецкого с хозяйкой
дома, Паншиным и Марфой Тимофеевной он сидел
в уголке, внимательно моргая и с детским любопытством вытянув губы: он спешил теперь разнести
весть о новом
госте по городу.
Своекорыстных расчетов тут не могло быть, потому что от Прасковьи Ивановны трудно было чем-нибудь поживиться; итак, это необыкновенное стечение
гостей можно объяснить тем, что хозяйка была всегда разговорчива, жива, весела, даже очень смешлива: лгунов заставляла лгать, вестовщиков — рассказывать
вести, сплетников — сплетни; что у ней
в доме было жить привольно, сытно, свободно и весело.
Когда он возвращался
в Чурасово после своих страшных подвигов, то
вел себя попрежнему почтительно к старшим, ласково и внимательно к равным, предупредительно и любезно к своей жене, которая, выплакав свое горе, опять стала здорова и весела, а
дом ее попрежнему был полон
гостей и удовольствий.
Если муж звал ее
в гости — она шла, но и там
вела себя так же тихо, как
дома; если к ней приходили
гости, она усердно поила и кормила их, не обнаруживая интереса к тому, о чем говорили они, и никого из них не предпочитая.
Елена крайне была удивлена, когда князь
повел гостей своих не
в обычную маленькую столовую, а
в большую, парадную, которая, по убранству своему, была одна из лучших комнат
в доме князя.
Летом, когда Илья приехал на каникулы, незнакомо одетый, гладко остриженный и ещё более лобастый, — Артамонов острее невзлюбил Павла, видя, что сын упрямо продолжает дружиться с этим отрёпышем, хиляком. Сам Илья тоже стал нехорошо вежлив, говорил отцу и матери «вы», ходил, сунув руки
в карманы, держался
в доме гостем, дразнил брата, доводя его до припадков слезливого отчаяния, раздражал чем-то сестру так, что она швыряла
в него книгами, и вообще
вёл себя сорванцом.
Мне было досадно, что
гости мои так долго голодали, и
в пять часов я
велел подавать кушать; но
в самое это время увидели мы Гоголя, который шел пешком через всю Сенную площадь к нашему
дому.
В другой раз он
велел отвезти себя не
в тот
дом, куда хотел ехать и где ожидало его целое общество; он задумался, вошел
в гостиную,
в которой бывал очень редко, и объявил хозяйке, с которой был не коротко, но давно знаком, что приехал прочесть ей по обещанию отрывок из своего романа; хозяйка удивилась и очень обрадовалась, а Загоскин, приметивши наконец ошибку, посовестился признаться
в ней и прочел назначенный отрывок к общему довольствию и хозяев и
гостей.
А вы сбирайте
Дворян, детей боярских, и голов,
И сотников стрелецких и казацких,
И земских старост, и
гостей, и всяких
Людей служилых к воеводе
в дом.
А ты, Нефед, домой!
Веди гонцов!
Как есть с дороги, так пускай и идут.
Теперь
в последний раз, друзья, пойду я
Боярам, воеводам поклониться.
И казначей отец Михей
повел гостей по расчищенной между сугробами, гладкой, широкой, усыпанной красным песком дорожке, меж тем как отец гостиник с повозками и работниками отправился на стоявший отдельно
в углу монастыря большой, ставленный на высоких подклетах гостиный
дом для богомольцев и приезжавших
в скит по разным делам.
А тут, между тем, то и дело
в прихожей звонки раздаются: то к тому, то к другому посетители являются,
гости, которые вообще не были стесняемы временем своего появления, а также и особы вроде дворника, водовоза, лавочника со счетом, и эта последняя публика прет все больше к администратору Полоярову, а Полояров, по большей части,
дома не сказывается и
велит всем отказывать либо же утешать их тем, что поехал
в редакцию деньги за статьи получать.
— Нет, друг, нет… Уж извини… Этого я сделать никак не могу. Хоть монастырь наш и убогий, а без хлеба без соли из него не уходят. Обедня на исходе, отпоют, и тотчас за трапезу. Утешай
гостя, отец Анатолий, угости хорошенько его, потчуй скудным нашим брашном. Да мне ж надо к господам письмецо написать… Да
вели, отец Анатолий, Софрония-то одеть: свитку бы дали ему чистую, подрясник, рясу, чоботы какие-нибудь. Не годится
в господском
доме в таком развращении быть.
Да! Девочки Конопацкие с их тетей, Екатериной Матвеевной. И Люба, и Катя, и Наташа! Я
повел гостей в сад… Не могу сейчас припомнить, были ли
в то время
дома сестры, старший брат Миша. Мы гуляли по саду, играли, — и у меня
в воспоминании я один среди этой опьяняющей радости, милых девичьих улыбок, блеска заходящего солнца и запаха сирени.
Дом Рогожиных горел огнями. Обставленная растениями галерея
вела к танцевальной зале. У входа
в нее помещался буфет с шампанским и зельтерской водой. Тут же стоял хозяин, улыбался входящим
гостям и приглашал мужчин «пропустить стаканчик». Сени и лестница играли разноцветным мрамором. Огромное зеркало отражало длинные вереницы свечей во всю анфиладу комнат.
Свой ежедневный режим княгиня также не изменяла для
гостей, которые, по большей части соседние помещики и губерские власти, по несколько дней
гостили в Шестове,
ведя себя совершенно как
дома, заказывали себе
в какое хотели время завтраки (два повара, один переманенный князем из клуба, а другой старик, еще бывший крепостной, работали, не покладая рук,
в обширной образцовой кухне), требовали себе вина той или другой марки из переполненных княжеских погребов, не мешали хозяевам, а хозяева не мешали им, и обе стороны были чрезвычайно довольных друг другом.
С подстриженными под гребенку, седыми как лунь волосами, всегда тщательно выбритый «по-актерски», одетый постоянно летом
в чесунчовую пару, а зимой
в черный драповый костюм, он с пяти часов утра уже был на ногах,
ведя таким образом совсем иную жизнь, нежеле знакомая уже нам супруга его, княгиня Зинаида Павловна, и не изменял своих привычек ни для каких
гостей, которыми
дом Шестовых, кстати сказать, был всегда переполнен.
—
Дома, — сказал Ваня и побежал к отцу
повестить о приезжем
госте. После того он уж не показывался
в гостиной, потому что всегда чувствовал какой-то страх к Трехвостову.
Охотиться по целым часам верхом на полудиком коне
в обществе мужчин, знающих только охоту да игру,
вести с ними разговоры
в самом свободном тоне
в своем
доме, всегда наполненном толпой
гостей, окружать себя всяким блеском, обыкновенно идущим рука об руку со страшным упадком имений, обремененных долгами, — вот жизнь, которую знала до сих пор Станислава Свянторжецкая и которая только и соответствовала ее характеру.
Степан Иванович сделал для этих
гостей маленькую отмену
в приемном этикете.
В дом он их, разумеется, тоже не впустил, но
велел вынесть на свой лифостротон маленький столик и на двух панычей один стул — только с тем, чтобы они не смели на него садиться.